Статья от редакции «Kit»
Привет, это Семен Башкиров, я российский журналист.
Почти месяц назад, листая ленту фейсбука, я наткнулся на видео. В нем писатель и политик Захар Прилепин говорил: «Я не знаю ни одного психически изуродованного войной человека. Есть даже люди, которые прошли плен, у которых были тяжелейшие ранения, которые видели такое, что не приведи господь, — [и это] самые замечательные, самые ясные, самые здоровые люди». Посттравматическое стрессовое расстройство у военных Прилепин считает фантазией. По мнению писателя, его придумали в «Комитете солдатских матерей», чтобы «дестабилизировать общество».
Эти слова нельзя назвать ни упрощением, ни искажением фактов, ни даже простым невежеством. Это — ложь, которая не выдерживает столкновения со множеством авторитетных научных работ. На Западе о проблеме не только много говорят, но и тщательно исследуют ее. В 2019 году Джо Байден (тогда — кандидат в президенты США) признал*, что «случаев суицидов среди ветеранов несравненно больше, чем убитых в ходе боевых действий». Спустя два года исследование Бостонского университета подтвердило это: на семь тысяч американских военных, убитых в сражениях, приходится 30 тысяч покончивших с собой.
Возможно, Захар Прилепин возразил бы мне, что проблема существует только в США. И был бы снова неправ — в своем сегодняшнем письме я докажу это. Мой текст — о том, какими люди возвращаются с войны. Почему это проблема всего общества, а не только конкретных военных. И какие есть способы справиться с ней (но, увы, в России с этим все плохо).
__________
Осенью 2021 года бывший американский военный Брайан Райли прогуливался по городу Лейкленду, штат Флорида. Увидев человека, который косил газон, Райли подбежал к нему и закричал, срывая голос.
Райли кричал, что дочь мужчины по имени Эмбер хочет покончить с собой — и об этом ему, Райли, якобы сообщил сам бог. Мужчина на газоне очень удивился: во-первых, он был застигнут врасплох, а во-вторых, никакой дочери Эмбер у него не было.
Мужчина сказал об этом Райли, и тот ушел. Но на следующий день вернулся, вторгся в дом мужчины и застрелил его. А вместе с ним — его жену, их трехмесячного ребенка, бабушку и собаку.
Райли задержали. На допросе он заявил, что расстрелять семью ему приказали голоса в голове, один из которых принадлежал лично «богу». Шериф американского округа Полк, к которому относится Лейкленд, на пресс-конференции по итогам случившегося подчеркнул: «Это не совсем обычный преступник. Мы имеем дело с тем, у кого, очевидно, были проблемы с психическим здоровьем».
В свою очередь директор местного филиала «Национального альянса по психическим заболеваниям» Наташа Пьер заявила, что Райли страдает от посттравматического стрессового расстройства: в 2008–2010 годах он служил военно-морским пехотинцем в составе контингента ВМС США в Афганистане и Ираке.
Триггером для мужчины, считает Пьер, мог стать вывод американских войск из Афганистана — это произошло спустя 20 долгих лет после начала кампании. Многие ветераны тогда задавали себе вопросы вроде «Ради чего все это было?» и «Оно вообще того стоило?».
Часть первая, теоретическая: что такое ПТСР - и как это расстройство проявляется у тех, кто вернулся с войны
Посттравматическое стрессовое расстройство, или ПТСР, возникает у людей, которые столкнулись с глубокой психологической травмой. Это может быть, например, смерть близкого, серьезное ДТП, стихийное бедствие, сексуальное или физическое насилие. А еще война — причем ПТСР может возникать как у мирных жителей, так и у военных (которые видели смерть или убивали сами).
При посттравматическом стрессовом расстройстве человек снова и снова переживает травмирующее событие после того, как оно закончилось. А сильные эмоции и физические реакции напоминают те, которые появились непосредственно во время события.
Если говорить конкретно о ПТСР военных, то в научных публикациях описано четыре его основных проявления:
→ Навязчивые мысли. Война будто возвращается во снах и флешбэках. Может даже казаться, что битва происходит прямо сейчас (как, например, в этом видео), что часто приводит к паническим атакам.
→ Изменение в поведении. Человек избегает мест и вещей, которые напоминают о войне. И старается максимально оградить себя от стресса, постепенно теряя интерес к работе и привычным увлечениям.
→ Негативные эмоции и убеждения. И не просто негативные, а преувеличенно негативные: страх, чувство вины и стыда.
→ Настороженность. Человеку кажется, что он должен постоянно быть начеку. Поэтому ему сложно сконцентрироваться, он плохо спит и постоянно раздражен.
Симптомы ПТСР могут проявляться как наяву, так и во сне. У этого состояния есть несколько серьезных последствий. Например, люди с ПТСР часто бывают агрессивны, проявляют неоправданную злобу. Кроме того, они чаще совершают самоубийства. Некоторые исследования объясняют это физиологическими изменениями, которые происходят в гиппокампе, префронтальной коре и других частях мозга. Однако эти теории все еще не до конца изучены.
С ПТСР сталкиваются не все военные, прошедшие боевые действия. Их доля разнится от конфликта к конфликту, и подробнее об этом мы поговорим ниже. Вероятность развития расстройства складывается из нескольких факторов. Имеют значение возраст (чем старше, тем вероятнее), звание (чем ниже, тем вероятнее), а также то, становился ли сам военный жертвой физического насилия (если да, то вероятнее).
Наука не может точно ответить на вопрос, можно ли окончательно вылечить ПТСР — и считает его хроническим заболеванием. По данным ВОЗ, около 50% людей с посттравматическим стрессовым расстройством восстанавливаются через три месяца после первых симптомов. Однако есть данные, которые указывают на то, что лишь треть людей восстанавливается через год.
А еще у трети симптомы ПТСР сохраняются даже спустя 10 лет.
Часть вторая, историческая: как люди поняли, что ветераны войн иногда становятся "другими"
Сам термин «ПТСР» появился относительно недавно, во второй половине 1970-х. Но первые попытки описать это состояние человечество предприняло более пяти тысяч лет назад.
Например, симптомы, схожие с проявлениями ПТСР, записаны на глиняных месопотамских табличках. А одно из первых упоминаний психологической травмы, нанесенной войной, принадлежит греческому историку Геродоту. Описывая Марафонскую битву 490 года до нашей эры, Геродот рассказывал об афинском воине, который ослеп, увидев смерть стоящего рядом с ним мужчины (при этом сам ослепший воин не был даже ранен).
В XIX веке тревогу и постоянное напряжение у военных выделяли в отдельное заболевание под названием «солдатское сердце». Исследование этого состояния ускорила Первая мировая война: внимание психиатров привлекло огромное количество ветеранов, вернувшихся домой «другими».
Российский историк Александр Асташов так описывал влияние Первой мировой на солдат русской армии, вчерашних крестьян: «Еще более значимой для солдат-окопников являлось в качестве угнетающей травмы само сидение в окопах в состоянии вечной „тоски“ и „скуки“, нежели в бою, означавшем некоторую определенность… По сравнению с „боевыми психозами“ в окопах, остроты переживаний меньше, но срок больше. Отсюда — истощение нервной системы, упадок сил, тоска, тревожное чувство ожидания и в целом — ярко выраженная эмотивная сфера в болезни».
Уже на второй год Первой мировой, в 1915-м, армейские госпитали воюющих держав оказались переполнены солдатами, страдавшим и от приступов паники, помутнения зрения и судорог. Британский армейский психиатр Чарльз Майерс наблюдал за ними и опубликовал результаты этих наблюдений в научном журнале The Lancet. Он ввел термин «снарядный шок»: по мнению Майерса, изменения в психике военных были вызваны грохотом артиллерийских обстрелов.
То, что Майерс называл «снарядным шоком», было распространенным явлением. Но считалось, что ему подвержены лишь люди с моральными недостатками и слабостями. А некоторых даже обвиняли в трусости — якобы у смельчака сражение не вызовет таких реакций. Терапия была суровой: электрошок и регулярные физические упражнения. Восемьдесят процентов военных, прошедших такое лечение, не могли снова служить. Из-за этого они пытались помочь себе сами — в основном наркотиками и алкоголем (что, конечно, только усугубляло их состояние).
Некоторые способы лечения того времени были более гуманны. Например, британский армейский врач Артур Херст пытался помочь своим пациентам «разговорными методами». Никаких ударов тока и изнуряющих тренировок — вместо этого Херст отправлял ветеранов на умиротворяющие прогулки по английской сельской местности, а также давал им возможность немного поработать на ферме. Кроме того, доктор предлагал военным раскрыть свой творческий потенциал, издавая специальный журнал — в нем, например, публиковалась колонка сплетен под названием «О чем шепчутся в палате». И утверждалось, что до 90% пациентов Херста быстро восстанавливались.
К началу Второй мировой войны врачи все чаще признавали, что боевые действия могут иметь тяжелые последствия не только для физического, но и для психологического здоровья. В попытке понять, почему так происходит, ученые пришли к выводу, что для участия в Первой мировой якобы отобрали слишком много мужчин, которые склонны к тревожности или «невротическим тенденциям» сами по себе.
Отчасти из-за этого вывода к военной службе в начале 1940-х не допустили в шесть раз больше американцев, чем в начале XX века. Однако это не помогло. Во Вторую мировую войну симптомы ПТСР фиксировали примерно в два раза чаще, чем в Первую. Их стали называть «психическим коллапсом», «боевой усталостью» или «военным неврозом». Почти 1,4 миллиона из 16,1 миллиона американских солдат во время Второй мировой войны лечились от «боевой усталости»; она же была причиной 40% увольнений со службы.
Настоящий прорыв в исследовании ПТСР произошел после войны во Вьетнаме. Общество не поддерживало ее, а поставленные перед армией цели достигались с огромными потерями. В конце 1960-х американский контингент начали постепенно выводить из страны. На родину возвращались солдаты, которым война нанесла глубокую душевную травму: многие из них стали гораздо менее психологически устойчивыми; некоторые были переполнены яростью; другие, напротив, находились в оцепенении.
Канадско-американский психиатр Хаим Шатан назвал это «поствьетнамским синдромом». Он начал кампанию за то, чтобы «синдром» признали официальным диагнозом. И в 1980-м «посттравматическое стрессовое расстройство» включили в американское Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам третьего пересмотра. А спустя 12 лет — в Международную классификацию болезней.
Американское издание АВС рассказывало* историю ветерана Вьетнама Эда Смита, и таких историй в США — тысячи. В детстве Смит учился в католической школе, служил алтарником и пел в церковном хоре. Поступил в Университет Майами, затем был призван на войну во Вьетнаме. Вспоминая о своих первых днях на войне, Смит признавал, что сочувствовал противнику. Однако быстро понял, что необходимо «сражаться за самого себя, чтобы как можно скорее выбраться отсюда».
Смит быстро получил звание капитана. Артиллерийские установки, вертолеты и военные корабли приводились в действие по одному его приказу. И Смит вспоминал, что управление ими «было высшим кайфом на планете».
Спустя год службы ветеран вернулся домой. Близкие заметили, что он сильно изменился, и сам Смит рассказывал об этой перемене так: «До войны я был хорошим и кротким, а после все мое отношение к миру выражалось словами "***** (к черту. — Прим. Kit) это, ***** (к черту. — Прим. Kit) то". У меня не осталось сочувствия к другим. Армия сломала меня».
У мужчины диагностировали ПТСР. Он начал пить, его брак распался. Даже спустя десятилетия после возвращения из Вьетнама ветеран не может заснуть, не обойдя свой дом по периметру — как часовой на посту.
Но крепко спать не помогает и это: часто Смит просыпается среди ночи, чтобы совершить еще один обход.
Часть третья, медицинская: почему одни военные сталкиваются с ПТСР, а другие нет (и как лечат тех, кто сталкивается)
В 1983 году конгресс США инициировал полноценное исследование ПТСР солдат, вернувшихся из Вьетнама. Выяснилось, что расстройство возникло у 30% мужчин и 27% женщин.
В следующие десятилетия за ветеранами Вьетнама наблюдали ученые. И обнаружили, что многие из тех, кто побывал на той войне, продолжают страдать от ПТСР даже спустя годы. Из-за этого ветераны столкнулись с целым рядом проблем: частыми конфликтами в семье и разводами, трудностями в воспитании детей и сексуальной неудовлетворенностью, низким уровнем счастья и физического здоровья. Все это подтвердилось и в 2015 году. Тогда исследователи выяснили, что в США все еще живет около 271 тысячи человек с ПТСР, полученным во Вьетнаме.
Каждый раз, когда в последние 30 лет американская армия вступала в очередной вооруженный конфликт, последствия этого изучались учеными-психиатрами. И каждый раз часть ветеранов возвращалась домой с ПТСР. Это относилось как к успешной кампании в Персидском заливе, так и к непопулярному в обществе вторжению в Ирак.
Некоторые исследователи отмечали, что на частоту формирования ПТСР у военных влияла интенсивность конфликта. Так, расстройство обнаружили лишь у 11% американских солдат, отслуживших в Афганистане, но уже у 20% побывавших в Ираке. По оценкам специалистов, эти военные кампании отличались частотой стресс-факторов. Например, убитых видели 39% «афганцев» против 95% «иракцев». Распределение по другим показателям тоже не в пользу Ирака: в солдата стреляли (66 против 93%), на него нападали (58 против 89%), он лично знал кого-то убитого или серьезно раненого (43 против 86%).
Западные издания часто пишут об инцидентах, связанных с ветеранами Афганистана и Ирака. Например, в 2014-м британская газета The Guardian рассказала об англичанине Дэнни Фицсаймонсе. В составе союзнического контингента в Югославии, Афганистане и Ираке он был снайпером, заслужив множество военных наград.
Спустя восемь лет службы, в 2004-м, с мужчиной не продлили контракт: у него обнаружили «тревожное расстройство», но не предложили никакой психологической помощи. В Великобритании Фицсаймонса судили за нападения на людей, а также за то, что он стрелял из сигнального пистолета по подросткам, которые забрались на его крышу.
В 2008 году назначенный судом психиатр диагностировал у Фицсаймонса ПТСР, а через год диагноз подтвердил другой специалист. В своем отчете доктор писал: «Он [Фицсаймонс] четко описывает ночные кошмары, яркие сны и визуальные флешбэки. Он часто чувствует смрад горелой плоти и ощущает запах смерти… Все его тело напрягается, когда он видит аварийные сигналы автомобилей, так как в Ираке их включали только на тех машинах, которые перевозили взрывные устройства».
В августе 2009 года Фицсаймонс втайне от семьи и врачей поступил на работу в британскую частную военную компанию. Там его без какой-либо проверки направили в Ирак, где Фицсаймонс почти сразу застрелил двух своих сослуживцев. Мужчину на 20 лет посадили в местную тюрьму. В 2019-м его перевезли в Великобританию, где бывший военный отбывает срок до сих пор.
В том числе из-за таких инцидентов ПТСР у военных признается на Западе серьезной проблемой. В США программа медицинского обслуживания действующих военнослужащих и ветеранов покрывает расходы на лечение от этого расстройства.
Специальное американское ведомство — министерство по делам ветеранов — занимается вопросами не только физического, но и психологического здоровья военнослужащих. Для диагностики ПТСР военных интервьюируют, задавая им стандартные вопросы. Этот разговор может занять от пяти минут до часа. Например, пациенту нужно оценить по пятибалльной шкале, насколько его состояние описывают утверждения вроде «До того, как я пошел в армию, у меня было больше близких друзей, чем сейчас».
Если ветерану диагностируют ПТСР, ему предлагают лечение. Оно включает в себя как психотерапию (индивидуальную, групповую или семейную), так и прием антидепрессантов.
Чаще всего при работе с пациентами, страдающими от ПТСР, психотерапевты используют когнитивно-поведенческую терапию. Это один из самых изученных психотерапевтических методов, который доказано эффективен при многих расстройствах. Его изобрел американский психиатр и психотерапевт Аарон Бек (тот самый, который создал известную шкалу депрессии Бека). Терапия занимает около трех месяцев и позволяет излечить около 60% пациентов.
Другую популярную практику многие специалисты раньше считали сомнительной, но потом ее эффективность была экспериментально доказана. Она называется Eye Movement Desensitization and Reprocessing (EMDR), что на русский язык переводят как «десенсибилизация и переработка через движение глаз». Вот как это работает: пациент представляет себе момент получения травмы, в то время как специалист водит перед его глазами пальцами и просит следить за движениями. Так продолжается, пока у пациента не уменьшается тревога. Затем он должен сосредоточиться на позитивных образах и мыслях — чтобы от, например, «Я умру» перейти к «Я справился, это в прошлом».
Есть и попытки применять экспериментальные способы лечения ПТСР — наркотическими веществами. В апреле 2016-го управление по борьбе с наркотиками впервые позволило провести испытания каннабиса для лечения посттравматического стрессового расстройства у ветеранов. Уже через месяц конгресс США разрешил ветеранам покупать медицинскую марихуану для терапии ПТСР — в тех штатах, где она в принципе разрешена. Правда, вскоре республиканское большинство заблокировало поправку об этом.
Еще одно наркотическое вещество, которое некоторые исследователи считают перспективным для терапии ПТСР, — МДМА. В нескольких научных работах доказывается, что прием МДМА (но не любой, а контролируемый — под присмотром врача) помогает пациентам с ПТСР во время психотерапевтических сессий лучше раскрыться, подробнее рассказать о своем травматическом опыте и проработать его.
К таким выводам исследователи пришли по итогам экспериментальных восьмичасовых сессий с несколькими добровольцами, которые страдают от ПТСР. Они принимали МДМА и обсуждали свои переживания со специалистами, а параллельно каждую неделю ходили на обычные приемы к своим психотерапевтам. Опыт с МДМА повторили еще два раза — по разу в месяц. После этого у 66% пациентов симптомы ПТСР исчезли. Впрочем, это исследование проводилось на маленькой выборке (в эксперименте участвовали 90 человек), поэтому окончательных выводов по его итогам сделать нельзя.
Часть четвертая, критическая: как в России реабилитируют военных с ПТСР - и кто виноват в том, что почти никак
Как ПТСР у военных изучалось в Советском Союзе, а потом и в современной России? Руководитель проекта «Дело Пинеля» (эта некоммерческая организация занимается правовой поддержкой пациентов с ментальными особенностями), врач-психиатр Виктор Лебедев в разговоре с Kit констатирует — никак.
«Мы не знаем точное количество советских солдат с диагнозами, похожими на современное ПТСР, во время Второй мировой войны — нигде нет таких данных. Даже в фундаментальном труде „Опыт советской медицины в Великой Отечественной войне“ вы их не найдете. После 1945 года ветераны с психологическими травмами просто исчезли, о них никто не писал и не говорил — государство забыло о них, а у них самих не было голоса, чтобы рассказать о себе. Сложно сказать, что с ними стало. Кто-то наверняка справился с этим, кто-то нет — злоупотреблял алкоголем или покончил с собой», — говорит Лебедев.
В следующих войнах, которые вела страна, ситуация не изменилась, продолжает он. Ни по итогам войны в Афганистане, ни по итогам чеченских кампаний нет открытых данных, позволяющих хоть что-то узнать о военных с ПТСР. «Отдельные разрозненные исследования и личные истории, которые психиатры рассказывают друг другу, — ненадежный источник. Уже это позволяет сказать, что государство продолжает свою традицию безразличия к солдатам», — резюмирует психиатр.
В свою очередь Григорий Мисютин — клинический психолог-консультант и когнитивно-поведенческий психотерапевт — рассказал Kit, что в России существует государственная программа психологической реабилитации военнослужащих. Согласно приказу министра обороны, на помощь «при наличии показаний» могут претендовать военные нескольких категорий — в том числе те, кто больше года выполнял «миротворческие задачи за пределами территории Российской Федерации». Речь, правда, не о терапии ПТСР, а о помощи с психологическими проблемами вообще.
Чтобы понять, какую именно реабилитацию должен пройти военнослужащий, его определяют в одну из трех групп «по признакам утомления». А затем направляют в «санаторно-курортную организацию», где предлагают справиться с душевной травмой за 10, 20 или 30 суток.
В особо серьезных случаях ветерана могут положить в психиатрический стационар. Об одном таком — он находится в Башкортостане — в 2021-м писала Lenta.ru. «Здесь знают, что бывших военных не бывает, это на всю жизнь. Забыть войну, как они мечтают, не получится. После месяца реабилитации ветераны возвращаются домой, в семью. Многие не выдерживают спокойной жизни, устраиваются на опасную работу, уходят служить по контракту, едут в опасные командировки», — говорится в этом репортаже. Как видно, некоторые российские ветераны с ПТСР даже после лечебного курса повторяют судьбу Дэнни Фицсаймонса, пытаясь заглушить свое состояние стрельбой в новых горячих точках.
«Реабилитация солдат от государства есть, однако на местах с ее реализацией все плохо, — комментирует Григорий Мисютин. — Где-то программу получают все ветераны, где-то лица со статусом ветерана и инвалида, а где-то и этого недостаточно, чтобы претендовать на помощь и заботу. В зависимости от подхода на местах, можно надеяться на 10–20 сеансов с психологом. Однако и это может быть не предоставлено из-за бюрократии. Более того, лечение ПТСР и [других] психических травм не укладывается в 20 сессий. В государственных учреждениях [программы восстановления] держатся на энтузиазме [отдельных] специалистов».
Причина — в нескоординированности работы между министерством обороны и министерством здравоохранения, уверен психотерапевт. Поэтому заявки от военнослужащих на получение помощи рассматривают долго, «от нескольких месяцев до года». «Текущая система устарела: она несправедлива, плохо управляется, чрезмерно сложна законодательно и административно. Это создает неоправданный стресс для заявителей. Кроме того, многие военнослужащие боятся, что с ними не подпишут контракт, так как из-за диагноза можно получить медотвод от службы, [и не идут лечиться]», — говорит Мисютин.
Еще одна проблема заключается в том, как устроено финансирование. Аналитики международной организации «Дом солдатского сердца», помогающей ветеранам, отмечают, что «90–95% объема финансирования [социальных учреждений, помогающих военнослужащим] приходится на федеральный уровень». То есть деньги из центра распределяются между регионами, из-за чего средства «распыляются» и часто тратятся не так, как это было предусмотрено. Поэтому «болевая точка ветеранского движения — отсутствие адресности».
Адресной помощью могли бы заниматься военные психологи, которые работают в частях российской армии. Однако ПТСР они тоже не занимаются, говорит адвокат и администратор сообщества «Военный омбудсмен» Максим Гребенюк: «Их функция заключается в том, чтобы выявить тех, у кого есть хронические предпосылки к суициду, совершению преступлений, самовольному оставлению части. Также они смотрят на то, можно ли выдавать солдату оружие».
Он подчеркивает, что в принципе никогда не слышал о централизованных программах государственной помощи российским военным конкретно с ПТСР. Их и нет, потому что государство просто «не видит экономической целесообразности в развитии и оказании такого вида медицинской помощи», дополняет врач-психиатр Виктор Лебедев из организации «Дело Пинеля».
«Военная психиатрия часто ставит цель выбраковать проблемного солдата из рядов армии, чтобы он не мешал в части. Что с ним будет происходить после увольнения, врачей и командиров уже не интересует. Существуют отдельные инициативы по помощи пациентам с ПТСР после участия в боевых действиях, но они не соединены в один большой проект и программу. Оценить их эффективность сложно, потому что в открытом доступе нет ни сведений об исходах лечения, ни полноценных исследований подобных инициатив. При этом до властей не доходит, что помощь пациентам с ПТСР — это не только дыра в бюджете, но и новые рабочие места, предотвращение более значительных финансовых и человеческих потерь», — говорит Лебедев.
Он признает, что тех, кто сейчас воюет в Украине, «не так уж и много в сравнении с остальным населением России». Поэтому, когда среди российских военных увеличится число самоубийств и насильственных преступлений, а также случаев злоупотребления алкоголем и наркотиками, это «будет не очень заметным, так как не выйдет за пределы одной социальной группы».
Иными словами, разговоры о том, что после окончания войны в российском обществе резко и заметно увеличится уровень насилия, скорее всего, преувеличение. Но ничего хорошего здесь все равно нет — ведь государство не готово заботиться даже о тех, кто рискует жизнью ради его геополитических интересов.
Лебедев считает, что российским властям уже сейчас стоит начать готовить специалистов для работы с военными, у которых диагностируют ПТСР. Но не верит, что это произойдет.
«Государству будет легче набрать новых молодых мужчин из бедных регионов, а этих просто списать. Пока это подход не изменится, люди продолжат страдать. Причем не только внутри России», — резюмирует он.
__________
В начале лета стало известно, что украинское правительство поддержало законопроект о легализации медицинского каннабиса — в том числе для того, чтобы лечить с помощью него посттравматическое стрессовое расстройство, полученное украинцами на войне.
«Мы понимаем отрицательные последствия военных действий на состояние психического здоровья. Мы понимаем количество людей, которые будут нуждаться в медикаментозном лечении вследствие этого воздействия. И мы понимаем, что нет времени ждать», — написал в фейсбуке глава Минздрава страны Виктор Ляшко.
Новость подхватили в том числе российские пропагандистские медиа. А руководитель отдела расследований «Медузы» Алексей Ковалев ретвитнул соответствующую заметку РИА Новости с комментарием: «Эта новость, по задумке ее авторов, видимо, должна как-то дискредитировать Украину». Была ли такая задумка на самом деле, неизвестно, но российская пропаганда очень любит «уличить» украинское руководство в связи с наркотиками. Президент Владимир Зеленский в этой картине мира — «наркоман», а Служба безопасности Украины якобы крышует подпольные нарколаборатории.
Как бы то ни было, заявление Виктора Ляшко показательно — и демонстрирует озабоченность украинских властей проблемой военного ПТСР.
Не менее показательно и то, что представители российской власти в разгар войны не говорят об этом ровным счетом ничего.
Автор: Семен Башкиров
Редактор: Анна Чесова
Редакция «Kit»
Рассылка Медузы 21/06/2022
Comments